Екатерина Водоносова начала курс химиотерапии: «Меня так достало быть сильной»

Самые страшные моменты

Первым самым страшным событием Екатерина Водоносова называет 9–10 августа 2020 года, когда начались митинги против сфальсифицированных результатов выборов, хотя она и не была в самом эпицентре событий:

«Я была уверена, что будет как в 2010‑м, 2006 году, когда большая часть людей даже голосовать не пошла. Когда мы увидели огромные очереди людей с белыми лентами на участках, у меня был шок. Когда голосовали в этих открытых кабинках, у моей мамы руки тряслись, будто она преступница. И 9‑го в этом непонимании того, что будет, мы «отголосили» и поехали еще на речку. А возвращались под вечер, и весь город был заполнен машинами, людьми. И тогда было страшновато, потому что с нами дети ехали».

Далее истории идут все более и более эмоционально сложные. Через некоторое время задержали двоих друзей, и «мы не знали, что делать и куда бежать». Самой Екатерине также пришлось побегать от силовиков.

«Я убегала от омоновцев много раз. Даже через забор перелезала. Впервые в жизни, когда мне уже было тридцать с лишним лет (смеется), старая тетка, но полезла, – рассказывает Водоносова. – Это был еще крупный марш. На площади Независимости были кордоны, нас ждали, и мы как понеслись. Я не вспомню, где был тот забор, в голове был просто туман. Но помню, что зацепилась джинсами и думала: жесть, если сейчас джинсы порвутся, то будет сразу понятно, что я бежала. Сейчас это смешно вспоминать, но тогда было очень страшно. Даже когда война началась в Украине, мне не было так страшно, как тогда во время маршей».

Когда большие марши стало проводить невозможно и люди собирались в районах, это было еще сложнее с эмоциональной стороны.

«Ты понимаешь, что просто в ловушке. Каждый раз, когда выходишь – ты просто пушечное мясо, ничего не можешь сделать, никому не докажешь и не покажешь, ведь вас очень мало. Собираются 30 человек, из них 25 женщин и 5 парней. Что мы можем? Пройти 5–10 минут до первого хапуна», – вспоминает Екатерина.

Она признается, что не получает наслаждения от адреналина, даже на сноуборде кататься – слишком для нее экстремально. Поэтому никакого удовольствия от риска на улице у нее не было.

Самым страшным за последние два года Екатерина назвала тот день, когда разгоняли площадь Перемен в Минске. Сама она тогда сильно заболела, но на тот протест пошел ее муж Василий.

«Я лежала дома с температурой, смотрела в панике стрим, говорила и кричала: «Вася, Вася, они там!», а он отвечал: «Да, котик, я вижу, хорошо». И когда стали всех разгонять, и он прятался в чьей-то квартире, сидели там тише воды – это было самое страшное. Когда я поняла, что ничего не могу сделать и не могу его оттуда вытащить. И только прокручивала в голове, взял ли он с собой инсулин, а на сколько его хватит, а кто там будет разбираться, что это за лекарство. Кому там будет дело до диабета», – говорит наша собеседница.

Она также отметила, что следующим сильным ударом стала угроза, что детей заберут в приют. О том, что семья состоит на учете как СОП, Екатерина узнала случайно:

«Дочь – победительница всех мыслимых конкурсов и олимпиад, ее фото висит на доске почета школы. Оказывается, это ничего не значит. Мне позвонила учительница, чтобы снова прийти на какой-то конкурс, Я говорю, что мы не пойдем, потому что не хотим, а она тогда: «Вы же понимаете, что вы уже в СОП». Я так удивилась, ведь никто не приходил проверять условий. Но от того СОП нам не было ни холодно, ни жарко. А уже потом, когда мне звонили с угрозами, тогда прозвучало простым текстом, что меня посадят, а детей отправят в приют. То, что у меня есть муж и мать, никого в этой ситуации не волновало».

До этого разговора с силовиком, который даже не назвался, Катерина не имела мысли покидать родину. Но шантаж детьми оказался невыносимым испытанием для семьи, и они начали упаковывать самое необходимое.

«Отъезд был неожиданным. Мы быстренько начали собираться. До того я никак не рассматривала другую страну. Никак. Но тут пришлось пересмотреть свои настроения. А если ты не планируешь уезжать, ну что ты берешь – самое необходимое. Дети ехали только со сменной одеждой и бельем. Ни игрушек, ни книжек. Мы собираемся, и я им говорю, что они не могут взять с собой ничего. Дети пошли в комнату перед самым уходом, там побыли некоторое время, потом выходят и держат в руках лего и киндеры, разную мелочь. И они просят хоть это взять, так как это немного места занимает. Это меня сломало. Я не плакала, держалась, а это меня выбило из колеи», – вспоминает со слезами на глазах Екатерина.

Из Минска семья поехала в Вильнюс, но потом перебрались в Киев. Там и встретили начало войны.

«На тот момент я была в таком психологическом коматозе. Мне не было страшно. Ведь я понимала, что если я дам слабину, то никто этого не вывезет. Я очень люблю своего мужа, но на тот момент он не подходил на роль лидера семьи, так как у него случился инсулиновый взрыв. Из-за стресса уровень сахара растет, и накануне войны он оказался критическим, поломался организм и отказала половина лица, будто бы инсульт», – рассказывает Водоносова.

Семья жила на 17‑м этаже, и своими глазами видела, как над Киевом летали истребители, происходили взрывы и как дороги мгновенно превратились в одну большую пробку.

«Паники не было. Ты на автомате начинаешь собирать вещи и делать необходимые действия. Мы понимали, что не имея машины, сами с детьми не в состоянии покинуть Киев. Начали набирать воду в канистры, искать бомбоубежище, сбрасывали на кровать документы и бумаги – ты просто заперт в этом пространстве. Нам помогли супер-пупер альтруисты знакомые и сказали, что есть в машине место для нас, но не для вещей. Дети все прекрасно поняли, про игрушки не говорили», – отметила Екатерина.

Сын Екатерины Ян даже порадовался, что не надо было идти в школу, и смотрел мультики, пока семья упаковывала вещи первой необходимости. На глубокомысленные разговоры с детьми у Водоносовой просто не было времени и сил.

За сутки они доехали до Львова и как раз на львовском вокзале семья отмечала годовщину бракосочетания Екатерины и Василия: «Купили детям две булки, так как еды не было и купить что-то было невозможно. Я когда урвала те булки – это было просто «вау», что дети поедят».

Когда стало понятно, что семья сама не выберется, «Белсат» организовал эвакуацию при помощи волонтеров. Но даже это не гарантировало спокойной дороги. Возле границы машину остановила тероборона, бойцы вызвали полицию, а когда Катя потянулась за документами, на нее наставили автомат.

«Я имела с ними все переговоры. Они не знали ни об оппозиции, ни о протестах, что кто-то может быть против Лукашенко. Ваське сказала, чтобы он, такой искривленный, не выходил из машины. Выхожу, начинаю говорить, они рычат. Я лезу в карман за документами, и тут полицейский подхватывает автомат и направляет на меня. Я начала кричать, что у меня в машине дети, и что – они их будут спасать, если меня застрелят? Все были на нервах страшных. Я показала документы, и они нас повезли до границы. А того, что я там насмотрелась, я не забуду никогда – множество женщин с детьми, с совсем крохотными младенцами на руках. Стало холодно, и женщины раздевались и кутали малышей, чтобы хоть те не замерзли», – вспоминает Екатерина.

От стресса она не чувствовала холода, а когда уже перешли границу и доехали до приюта, то не могла согреться три дня.

«Моя опухоль выросла очень быстро, буквально месяца за полтора. И да, мне врачи говорят, что это все от стресса. Они называют именно его первопричиной», – говорит Водоносова.

Польская медицина для травмированных беларусской

Подозрения о том, что со здоровьем что-то не то, начались еще осенью 2020-го в Беларуси. Тогда Екатерина обратилась к медикам, но осмотр не удалось закончить. В Украине было не до того, поэтому диагноз поставили уже в Польше.

Екатерину не перестает удивлять, что медики, социальные службы и другие учреждения могут быть настолько ориентированными на человека, стараться помочь и даже подстраиваться под тебя.

«Они здесь все люди, сопереживают, сочувствуют. Для меня это дико. Для людей, травмированных беларусской медициной, такое не укладывается в голове. Когда там после родов у тебя кровотечение, ты как-то добираешься до туалета, за тобой кровавый след, а потом приходит уборщица и говорит: «А что ты тут кровь разлила, а ну вставай да вытирай». И ты встаешь, только что зашита, берешь тряпку и вытираешь. А тут все иначе. Может, это мне так посчастливилось. Но вот звонила пани из социальной службы, чтобы я донесла какие-то бумажки для легализации и, когда она узнала, что у меня вот-вот будет химиотерапия, то решила прийти ко мне сама и в удобное время, чтобы я могла еще детей в школу собрать. Это для меня что-то нереальное: эта легализация нужна мне, а пани придет ко мне еще и в удобное время!» – удивляется Водоносова.

О своих больничных приключениях она рассказывает с еще большим удивлением, так как не приходилось чувствовать себя виноватой перед медиками, что пришла к ним больная и отвлекает их внимание:

«Не было такого, чтобы кто-то ранил меня эмоционально или пренебрежительно отнесся. А после наркоза я потеряла сознание. Пошла в туалет, рухнула, разбила голову о раковину. Туда собрались медсестрички, доставали меня. На следующий день мне тоже было плохо. Я пошла на перевязку, а перевязочный кабинет был напротив палаты, буквально пара метров. Мне обработали швы, наклеили пластырь, и тут я говорю, что голова кружится. Тут же врач привозит коляску, сажает меня, везет буквально два метра и в палате под рученьки укладывает на кровать. И до операционной я ехала на коляске, хотя говорила, что мне нормально и ногами дойти. А они: «Нет, мы вас повезем. Как вам лучше: лежа, сидя? Спиной вперед везти или лицом?».

Еще Екатерину очень удивило и тронуло отношение медиков перед самой операцией. В операционном зале было холодно, но для комфорта пациентов стол там установлен с подогревом.

«Я ложусь на этот стол, разбрасываю руки, а врач просит меня потерпеть пару секунд, что рукам будет холодно. Будто извиняется за такое обстоятельство», – удивляется Водоносова.

Врачи даже пытались решить, как во время химиотерапии сохранить волосы пациентке, придумали использовать ледяной шлем. Но оказалось, что сеансов будет так много, что этот шлем может навредить.

Каждый случай такой человеческой реакции не перестает удивлять нашу собеседницу. Из-за болезни и больницы она не успела подать документов на продолжение страховки по международной защите, то сотрудник социальной службы позвал коллег и они вместе высчитывали дни, что Екатерина провела в больнице, чтобы возобновить ей страховку, подготовили письмо.

«Лечиться от рака за свой счет – это очень дорого. Они старались придумать, как мне сохранить страхование и даже получить какие-то выплаты. Я такого не представляю, чтобы ты в Беларуси пришел в какую-то службу, и там человек ради твоих интересов тратил свое время и на другом языке тебе что-то пытался объяснить, что он сделает, чтобы тебе было легче», – говорит Водоносова.

Что дальше?

Екатерина перед химиотерапией решила навестить друзей во Вроцлаве, и привезла оттуда корзину. Похоже, что у нее полно планов на будущее… Но она признается, что держаться ей довольно сложно.

«Не то чтобы у меня есть планы. Я просто понимаю, что мне нельзя сдаваться. Но на самом деле меня так достало быть сильной. Это популярный комментарий, когда мне пишут: «Екатерина, вы такая сильная». А это совсем не комплимент, это загоняет меня в еще большую депрессию. Мне очень трудно быть сильной. Другое дело, что никто не может мне помочь, есть только я и врачи. Екатерина Пытлева пишет, что это – ее война. Для меня это не война, а бессилие и боль. В войне есть какое-то возбуждение, когда ты можешь питаться этими эмоциями. У меня нет какого-то адреналина, и оптимизма большого тоже нет. Но надо его как-то находить», – признается наша собеседница.

Она рассказала, что был случай, когда ее приглашали вести концерт в ноябре, а когда Катя рассказала, что в это время она будет лысая, без бровей и ногтей, то ей деликатно сказали: «Мы вам перезвоним».

«Независимо от себя я теряю себя. И это очень трудно. Это не только волосы, ногти и кожа. Это время жизни. Я в том числе торгую своей внешностью, такая работа. И, с одной стороны, я не могу бросить работу, так как нет такой возможности, а с другой, я не знаю, как эту работу делать, быть востребованной в этом состоянии. И я не знаю, сколько времени это заберет. Очень горько и больно», – делится своими переживаниями Екатерина.

С детьми она не разговаривает о раке, хотя, кажется, они сами понимают, что происходит, даже если не осознают ситуации до конца.

Чытаць яшчэ: 

Парушэнне аўтарскага права ці непаразуменне? Выстава Free Belarus у Празе выклікала абурэнне фатографаў 

Рок адусюль, беларуская мова, бчб на БТ — якімі былі медыя ў 90‑я?

Кацярына Раецкая — пра вайну, дыскрымінацыю беларусаў і тое, што зараз адбываецца ў шоў-бізнесе